Неточные совпадения
— Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими, ведь души-то самые давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами
звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой
части, по полтора рубли, извольте, дам, а больше не могу.
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой
чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие
звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
Раскольников поднял вопросительно брови. Слова Ильи Петровича, очевидно недавно вышедшего из-за стола, стучали и сыпались перед ним большею
частью как пустые
звуки. Но
часть их он все-таки кое-как понимал; он глядел вопросительно и не знал, чем это все кончится.
Аркадия в особенности поразила последняя
часть сонаты, та
часть, в которой, посреди пленительной веселости беспечного напева, внезапно возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби… Но мысли, возбужденные в нем
звуками Моцарта, относились не к Кате. Глядя на нее, он только подумал: «А ведь недурно играет эта барышня, и сама она недурна».
Вот шмель жужжит около цветка и вползает в его чашечку; вот мухи кучей лепятся около выступившей капли сока на трещине липы; вот птица где-то в
чаще давно все повторяет один и тот же
звук, может быть, зовет другую.
Я забыл сказать, что для якутской грамоты приняты русские буквы с незначительным изменением некоторых из них посредством особых знаков, чтобы пополнить недостаток в нашем языке
звуков,
частью гортанных,
частью носовых.
Я стал направлять его взгляд рукой по линии выдающихся и заметных предметов, но, как я ни старался, он ничего не видел. Дерсу тихонько поднял ружье, еще раз внимательно всмотрелся в то место, где было животное, выпалил и — промахнулся.
Звук выстрела широко прокатился по всему лесу и замер в отдалении. Испуганная кабарга шарахнулась в сторону и скрылась в
чаще.
Лишь изредка ветер набегал струями и, в последний раз замирая около дома, донес до нашего слуха
звук мерных и
частых ударов, раздававшихся в направлении конюшни.
В
чаще, где ничего не видно, направление приходится брать по
звуку, например по звону колокольчика, ударам палки о дерево, окрикам, свисткам и т.д.
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами», гостит у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и в последний раз, замирая около дома, донес до слуха
звук мерных и
частых ударов, раздававшихся в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем, останавливается, кивает головой и с доброй улыбкой начинает вторить ударам...
Особенным
звуком звенит в моих ушах
частый колокол, и я знаю: это старик сторож из кантонистов подошел к углу гимназического здания, где на двух высоких столбах укреплен качающийся колокол, и дергает за длинную веревку.
Вотчим был строг со мной, неразговорчив с матерью, он всё посвистывал, кашлял, а после обеда становился перед зеркалом и заботливо, долго ковырял лучинкой в неровных зубах. Всё
чаще он ссорился с матерью, сердито говорил ей «вы» — это выканье отчаянно возмущало меня. Во время ссор он всегда плотно прикрывал дверь в кухню, видимо, не желая, чтоб я слышал его слова, но я все-таки вслушивался в
звуки его глуховатого баса.
Полет их очень быстр, и от
частого маханья крыльями происходит особенный
звук, похожий не на чистый свист, а на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя передать словами; подобный
звук слышен отчасти в полете стрепета.
С этим же криком бегает он иногда по болоту, а все
чаще издает эти
звуки, сидя на сучке сухого дерева, или на высоком пне, или даже на кусту; последнее, впрочем, бывает очень редко; знаю я также, что токующих бекасов, разумеется, самцов, охотники-промышленники приманивают на голос самки и бьют сидячих.
Вальдшнепы сопровождают свой полет особенного рода криком, или голосом: он похож на какое-то хрюканье или хрипенье и слышен задолго до появления вальдшнепа, что очень помогает стрельбе, ибо без этого предварительного
звука охотник, особенно стоя в узком месте, не заметит большей
части пролетающих вальдшнепов, а когда и заметит, то не успеет поднять ружья и прицелиться.
В исходе марта начнет сильно пригревать солнышко, разогреется остывшая кровь в косачах, проснется безотчетное стремление к совокуплению с самками, и самцы начинают токовать, то есть, сидя на деревьях, испускать какие-то глухие
звуки, изредка похожие на гусиное шипенье, а
чаще на голубиное воркованье или бормотанье, слышное весьма далеко в тишине утренней зари, на восходе солнца.
Это я говорю про больших дроздов рябинников; малые же появляются позднее и всегда в небольшом числе; они гораздо смирнее и предпочтительно сидят или попрыгивают в
чаще кустов, у самых корней; их трудно было бы заметить, если б они сидели молча, но тихие
звуки, похожие на слоги цу-цу, помогают охотнику разглядеть их.
Каждому охотнику известны
звуки, всего
чаще издаваемые дроздами, [Так кричат дрозды серые, большие рябинники и обе породы черных] которые я всегда слушал с особенным удовольствием, похожие на слоги чок, чок, чок.
Казалось, она была
частью его самого;
звуки, которые она издавала, лились будто из собственной его согретой и разнеженной груди, и каждый изгиб его чувства, каждый оттенок его скорби тотчас же дрожал в чудесной дудке, тихо срывался с нее и звучно несся вслед за другими, среди чутко слушавшего вечера.
Лицо слепого, вместе с напряженным вниманием, выражало удовольствие; он, видимо, любовался каждым отдельным тоном, и уже в этой чуткой внимательности к элементарным
звукам, составным
частям будущей мелодии, сказывались задатки артиста.
Он начинал расспрашивать обо всем, что привлекало его внимание, и мать или, еще
чаще, дядя Максим рассказывали ему о разных предметах и существах, издававших те или другие
звуки.
Ветер донес
звуки ружейной,
частой, как дождь бьет по окнам, перестрелки.
Дым, поднимаясь
чаще и
чаще, расходился быстро по линии и слился наконец весь в одно лиловатое, свивающееся и развивающееся облако, в котором кое-где едва мелькали огни и черные точки, — все
звуки — в один перекатывающийся треск.
Всё те же были улицы, те же, даже более
частые, огни,
звуки, стоны, встречи с ранеными и те же батареи, бруствера и траншеи, какие были весною, когда он был в Севастополе; но всё это почему-то было теперь грустнее и вместе энергичнее, — пробоин в домах больше, огней в окнах уже совсем нету, исключая Кущина дома (госпиталя), женщины ни одной не встречается, — на всем лежит теперь не прежний характер привычки и беспечности, а какая-то печать тяжелого ожидания, усталости и напряженности.
Вланг тоже было вылез вместе с ним, но при первом
звуке пули стремглав, пробивая себе головой дорогу, кубарем бросился назад в отверстие блиндажа, при общем хохоте тоже большей
частью повышедших на воздух солдатиков.
Что же касается до бубна, то он просто делал чудеса: то завертится на пальце, то большим пальцем проведут по его коже, то слышатся
частые, звонкие и однообразные удары, то вдруг этот сильный, отчетливый
звук как бы рассыпается горохом на бесчисленное число маленьких, дребезжащих и шушуркающих
звуков.
Перед рассветом Хаджи-Мурат опять вышел в сени, чтобы взять воды для омовения. В сенях еще громче и
чаще, чем с вечера, слышны были заливавшиеся перед светом соловьи. В комнате же нукеров слышно было равномерное шипение и свистение железа по камню оттачиваемого кинжала. Хаджи-Мурат зачерпнул воды из кадки и подошел уже к своей двери, когда услыхал в комнате мюридов, кроме
звука точения, еще и тонкий голос Ханефи, певшего знакомую Хаджи-Мурату песню. Хаджи-Мурат остановился и стал слушать.
— А потом, — продолжал Берсенев, — когда я, например, стою весной в лесу, в зеленой
чаще, когда мне чудятся романтические
звуки Оберонова рога (Берсеневу стало немножко совестно, когда он выговорил эти слова), — разве и это…
Возня, молчание и трение о стену ногами, перемешиваясь с
частым дыханием, показали, что упрямство или другой род сопротивления хотят сломить силой. Затем долгий неистовый визг оборвался криком Геза: «Она кусается, дьявол!» — и позорный
звук тяжелой пощечины прозвучал среди громких рыданий. Они перешли в вопль, и я открыл дверь.
И он тотчас же скрылся, точно нырнул в густую
чащу мелкого кустарника. Я прислушался. Ни один
звук не выдал его браконьерской походки, ни одна веточка не треснула под его ногами, обутыми в лыковые постолы.
Я отдался в ее распоряжение и стал вслушиваться в постукиванье молотка, который разыгрывал на моей груди оригинальную мелодию. Левое легкое было благополучно, нижняя
часть правого тоже, а в верхушке его послышался характерный тупой
звук, точно там не было хозяина дома и все было заперто. Анна Петровна припала ухом к пойманному очагу и не выдержала, вскрикнув с какой-то радостью...
Литвинов взглянул на Ирину. Глаза ее блестели странным блеском, а щеки и губы мертвенно белели сквозь
частую сетку вуаля. В выражении ее лица, в самом
звуке ее порывистого шепота было что то до того неотразимо скорбное, молящее… Литвинов не мог притворяться долее.
Где-то
частыми ударами палки выбивали пыль из ковров или меховой одежды — дробные
звуки сыпались в воздух.
Удар часового колокола вывел его на момент из забытья… Бьют часы… Он считает: один… два… три… четыре… пять…
Звуки все учащаются… Он считает двенадцать, тринадцать… четырнадцать… двадцать… Все
чаще и
чаще бьют удары колокола… Пожарный набат… Зарево перед ним… Вот он около пожара… Пылает трехэтажный дом… Пламя длинными языками вырывается из окон третьего этажа…
Все
чаще и круче коварный перебор; уж не успевает за ним тайный смех, и пламя костра, далеко брошенное позади, стелется медленно, как сонное, и радостно смотреть на две пары быстрых рук, отбрасывающих
звуки.
«Ага! летят уж Ивиковы журавли… да, да, пора конец положить», — подумал Истомин, стоя с открытой головой внизу пролетающей стаи. А стая все летит и летит, и все сильнее и
чаще падают от нее книзу гортанные
звуки.
Туго натянутая кожа бубна бухала каким-то тёмным
звуком, верещала гармоника, в тесном круге парней и девиц всё ещё, как обожжённые, судорожно метались двое; девицы и парни смотрели на их пляску молча, серьёзно, как на необычно важное дело, солидные люди
частью ушли во двор, остались только осовевшие, неподвижно пьяные.
И вот раздался первый, негромкий, похожий на удар топора дровосека, ружейный выстрел. Турки наугад начали пускать в нас пули. Они свистели высоко в воздухе разными тонами, с шумом пролетали сквозь кусты, отрывая ветви, но не попадали в людей.
Звук рубки леса становился все
чаще и наконец слился в однообразную трескотню. Отдельных взвизгов и свиста не стало слышно; свистел и выл весь воздух. Мы торопливо шли вперед, все около меня были целы, и я сам был цел. Это очень удивляло меня.
Это письмо — первая вещь, которая привела ее немного в себя и к сознанию той пустоты, которая окружила ее так внезапно; я усадил ее на диван, принес холодной воды, просил успокоиться, но какое значение имеют слова утешения, когда сердце разрывается на
части. Я отлично сознавал полную бесполезность моих утешений, но продолжал высказывать их; Александра Васильевна прислушивалась только к
звуку моих слов, их содержание было недоступно ее подавленному мозгу.
Есть еще более странное явление, особенно часто встречающееся между германскими учеными: некоторые из них всё читали и всё читают, но понимают только по одной своей
части; во всех же других они изумляют сочетанием огромных сведений с всесовершеннейшею тупостью, напоминающею иногда наивность ребяческого возраста: «они прослушали все
звуки, но гармонии не слыхали», как сказано в эпиграфе.
А из саду все сильней и слаще поднималась пахучая свежесть ночи, все торжественнее становились
звуки и тишина, и на небе
чаще зажигались звезды.
И в центре этих
звуков и этого движения я увидел нашу
частую гостью, Басину внучку.
Что было бы, если бы мы вздумали искать, напр., в какой
части скрипки сидит
звук, издаваемый ею, — в струнах, или в колышках, или в вырезках её, или в самой доске?..
Можно было догадаться, что это была пехота, только потому, что, как
частые длинные иглы, виднелись штыки, и изредка долетали до слуха
звуки солдатской песни, барабана и прелестного тенора, подголоска шестой роты, которым я не раз восхищался еще в укреплении.
Стали падать крупные капли дождя, и их шорох звучал так таинственно, точно предупреждал о чём-то… Вдали он уже вырос в сплошной, широкий
звук, похожий на трение громадной щёткой по сухой земле, — а тут, около деда и внука, каждая капля, падая на землю, звучала коротко и отрывисто и умирала без эха. Удары грома всё приближались, и небо вспыхивала
чаще.
Правее деревни, гораздо ближе, чем орудийные выстрелы, не на возвышенности, а под нею, в долине Лома, застучала ружейная стрельба, сначала редко, как будто бы рубили лес в несколько топоров, потом все
чаще и
чаще. Иногда
звуки сливались в сплошную трескотню.
Изредка он останавливался на секунду, чтобы набрать в грудь воздуха, и тогда начальное слово следующей фразы он произносил с большой растяжкой, театрально удваивая согласные
звуки, и лишь после этого, точно приобретя необходимый ему размах, с разбегу сыпал
частой дробью непонятных
звуков, «Ак-кискимен, обитаяй в тайных…», «Ик-кам-мень его прибежище заяцам тра-та-та-та…» вырывалось отдельными восклицаниями.
Читатель мой, скажи, ты был ли молод?
Не всякому известен сей недуг.
Пора, когда любви нас мучит голод,
Для многих есть не более как
звук;
Нам на Руси любить мешает холод
И, сверх того, за службой недосуг:
Немногие у нас родятся наги —
Большая
часть в мундире и при шпаге.
Громоздкий и неуклюжий, в пляске он был легок и перышком носился по комнате: выбивал каблуками
частую дробь, взвизгивал, гикал, и вся комната точно вертелась и дрожала от стука, заливистых
звуков гармонии и захлебывающегося рычания бубна.
Под
звуки заунывного марша вышел на арену Энрико-палач, ведя за собой громадного, неуклюжего Лолли. Слон остановился в шаге около моей жены и сейчас же узнал ее, протянул к ней свой длинный хобот и ласково дунул ей в лицо. Музыка, по знаку директора, перестала играть. В ту же минуту Энрико свистнул, и слон, присев на задние лапы, поднял верхнюю
часть туловища над лежащей Лоренцитой. Энрико слегка нагнулся к Лоренците и что-то, по-видимому, спросил ее. Она отрицательно покачала головой.